Новый спектакль Дмитрия Крымова показался Андрею Архангельскому советским

Фото: Пресс-служба театра / Пресс-служба театра «Школа драматического искусства»

«Школа драматического искусства» представила премьеру — спектакль Дмитрия Крымова «Русский блюз. Поход за грибами». Обозреватель «Огонька» наблюдает, как в театр стремительно возвращается советская практика намеков и умолчаний

Андрей Архангельский

Этот спектакль начинается в стилистике «новой искренности» Гришковца. Резиновые сапоги, плюс плащи, плюс корзины; «А бутерброды взяли?.. А с паштетом?» Рассказчик (весь текст первой сцены он произносит за актеров) сидит на специальном возвышении; перед спектаклем он спотыкается о стул и бормочет: «Поставили в проходе… Маша, я же просил убрать стул…», то есть делает все, чтобы граница между актерами и зрителями была максимально размыта.

Крымов называет этот спектакль «фантазией» — так можно назвать все его спектакли; впрочем, тут не только фантазия. После очередного ценностного разделения в обществе — на большинство и меньшинство — осталось ли у нас вообще что-то нейтральное, что-то общее; объединяющие, так сказать, ценности? Ну, вот футбол, телесериал… Поход за грибами тоже, вероятно, входит в этот небольшой список «общих ценностей». Что может быть безыдейнее и нейтральнее, казалось бы; одновременно в этом походе есть что-то экзистенциальное. Крымов прав, когда говорит, что поход за грибами «сродни общей молитве или валерьянке высшего порядка». Занятие в высшей степени неэффективное (грибы теперь можно любые купить в магазине; на их чистку, варку и прочее уходит времени непропорционально больше, чем может позволить себе обычный горожанин). Спрашивать, зачем люди идут сегодня в лес за грибами, все равно, что спрашивать, зачем идут в горы или, допустим, зачем в России ходят на митинг. Но — парадокс — отсутствие явной логики вовсе не отменяет ни одного, ни другого, ни третьего занятия.

Автор очень верно сделал акцент на сборе самих грибников, а не на сборе грибов. Ждать опаздывающих час-полтора, за это время съесть все припасы, выпить всю воду, обсудить опасные грибы — это главная часть загадочного ритуала. В высшей степени нелепые инструкции «знатока» — о том, куда идти, если вдруг заблудился («через 17 километров, слева от железной дороги, будет ориентир — муравейник, он там с петровских времен». «Идти нужно строго на запад — мох должен смотреть вам в лицо, в лицо, в лицо!» Не хватает только прорыва канализационной трубы, перед самым выходом из дома… а, вот и он. Далее чудесная сцена в духе Хармса: мы видим, так сказать, неземных сантехников — веселых, услужливых, которые готовы починить вашу трубу за пять минут, чтобы дать вам возможность успеть на электричку. Крымов — специалист по «русскому чуду», но этот образ — заботливый сантехник, прибывший мгновенно, в выходной день,— чудо из чудес.

Все это время ты не перестаешь себя спрашивать: а все-таки, в какое время все это происходит? В наше? В чуть-чуть прошлое? В некое абстрактное «вечное» время русско-советской истории?

В ответе — разгадка спектакля. Вроде бы все это происходит в наши дни. Современные молодые люди, один вот только из Пармы, прямо в костюме прилетел и мокасинах, только дождевик сверху. «Так и пойдешь? — Так и пойду». Говорят об автокредитах и страховках. Заключают прямо тут сделки. Логистические проблемы грибников, правда, немного притянуты за уши. В наши дни, когда почти у всех есть машины, культа «единственной электрички» больше не существует. Опять же, у многих есть дачи — и поход за грибами стал рутиной. Грибники, по версии автора,— недавние выпускники одной московской гимназии; однако скорее это как раз то поколение, на котором традиция похода за грибами прервалась (недаром хрупкий картонный домик, куда приносят добычу и считают вслух «белые» — 456, 457, 458…— в конце спектакля сгорает). На самом деле нам показывают некую массовую культуру («грибники», которая существовала в советские времена и дожила примерно до конца 1990-х годов. А Крымов делает спектакль-мемориум: о своем поколении, а также о временах своих родителей.

Автоматически поэтому получается и панегирик советской культуре, поскольку этот «грибной ритуал» укоренен в ней. Не отдавая себе в этом отчета, Крымов создал очень советский спектакль. Во-первых, тема человеческой общности в походе — она очень советская; во-вторых, непременная в мирном рассказе «героическая линия».

В любом советском фильме или вот таком «грибном рассказе» — «трава по пояс» — обязательно была вставка о героическом прошлом. Герой отправлялся в лес, выходил на поляну и встречал старика, который тут 40 лет назад (50, 60… подбил прямой наводкой восемь вражеских танков. Или женщину, выходившую в лесной землянке во время войны раненого летчика… Это был такой обязательный элемент советской культуры. Зачем нужен был этот «героизм» в лесу? Это в каком-то смысле загадка советской культуры. Нельзя было «просто про лес» — нужно обязательно поместить этот «лес» в историю, во времена, когда «лес служил защитой», когда «лес сражался с врагом». Спектакль Крымова вроде даже высмеивает эту культуру — там есть шуточная сцена, где голосом Левитана нам рассказывают о том, как большой урожай грибов в этих местах «спас солдат 316-й пехотной бригады, которая обороняла Москву». И это, конечно, горькая ирония о том, что русский человек никак не может зажить сугубо мирной жизнью и даже сам поход в лес приобретает вид военной операции.

Еще один знак советской культуры — символизация отдельных видов еды. На первом месте, конечно, хлеб — ему посвящены сотни произведений и центральных эпизодов. Во-вторых, допустим, картофель. В фильме «Застава Ильича» Марлена Хуциева герой произносит знаменитый монолог: «Я всерьез отношусь к революции, к песне «Интернационал», к 37-му году, к войне… и к картошке, которой мы спасались в голодное время». В спектакле эту традицию продолжают грибы. Именно банку маринованных грибов намертво сжал в руках молодой офицер-подводник — один из участников прошлого похода за грибами, как мы догадываемся. Таким его и находят водолазы, много дней спустя, когда поднимают тела с затонувшей лодки на поверхность. Эта банка — последняя связь человека с домом, миром, жизнью. И она тоже — нечто большее, чем просто продукт или еда.

Его друзья-грибники уверены до сих пор, что он умер, потому что «с сердцем стало плохо». Подводная лодка, офицеры, неправдоподобная причина смерти. Вероятно, операция засекречена. Намек здесь прозрачен. Это о тех, кто уезжает в разного рода «командировки», о сути которых все догадываются, но о которых говорить запрещено даже родственникам, поэтому все повторяют официальную версию — «плохо с сердцем». Эта традиция — участие в тайных операциях, войнах и конфликтах, как и традиция молчания об этом — такая же древняя, как и традиция сбора грибов.

«За сочетанием абсурда и реальности, сдобренным черным юмором, наблюдала наша съемочная группа»,— сообщают о премьере на телеканале «Культура»; конечно, там и абсурд, и черный юмор, но и реальности в спектакле хоть отбавляй, самой что ни на есть актуальной. Просто режиссер, как и в советские времена, может рассказать об этом только намеком, с помощью недоговорок и многоточий. И в этом смысле «Русский блюз» — очень советский спектакль. Потому что кто умный, тот понял, а остальные посмеялись.

http://www.kommersant.ru