В мастерскую Валентина Губарева влюбляешься не меньше, чем в его картины. Здесь не гуляет творческий беспорядок, полки не забиты картинами, а шкафы — книгами и каталогами. Нет скопившихся с годами напластования работ, небрежно разбросанных тюбиков, кисточек с изгрызенными черенками — в общем, всего того, что так часто дает нам, журналистам, исчерпывающее представление о творчестве хозяина помещения. Парадоксально, но при всей своей стерильности и ухоженности мастерская Губарева — ожившая мечта гоголевского Плюшкина. На стенах в рамках (!!!) — упаковка от советского туалетного мыла «Земляничное», дефицитные талоны на хлеб и молоко, этикетка «Зубровки», абонементы на питание в столовой образца начала девяностых, засушенные цветы и листья, спичечные коробки, фотографии родных и друзей, картины из курортной Евпатории, где несколько десятилетий назад отдыхал отец художника… На полках — ржавая коробка из–под немецкого печенья, несколько ваз с приличными сколами, потрепанные деревянные игрушки и огромный чугунный утюг. Рассматривать все это добро так же интересно, как и детали на губаревских картинах — у каждой вещи, уверяет художник, своя уникальная история. Выброшенные, забытые, никому не нужные, они были обречены. Но оттертые от грязи, согретые любовью нового владельца, продолжают жить. В том числе на новых работах мастера.