9 июня 2014
Международный литературный конкурс имени Андрея Платонова «Умное сердце»
Раздел: проза
Об авторе: Татьяна Грибанова родилась на Орловщине. Окончила Орловский государственный педагогический институт. Автор поэтических книг «Апрель», «Прощёный день», «Лесковка». Член Союза писателей России. Живёт в Орле.
Когда цветут хлеба, в березняках и дубравах высыпают летние опята. Бабы прислушиваются, выпытывают друг у друга: не набрал ли кто уже грибов, и где они проявились. Тайком бегают в леса и урочища, чтобы не прозевать «гвоздики».
Мы приехали на хутор в самое время. Пробираясь просёлком сквозь цветущую рожь, решили завтра же, не откладывая, проверить потайные поляны. Есть у нас такие, давно приметили. Уж если и пошли опёнки, то там обязательно наберём.
Встали ни свет ни заря. Подоив коров, соседки спроваживали скотину под гору в стадо. Сквозь туман слышались окрики Федьки-пастуха и хлёсткие щёлканья кнута.
– Какие вам ноне грибы? Нетути ишо, – закудахтала обеспокоенная множеством наших корзин бабка Аксинья.
– Делать людям неча! Понаехали, шляются! Все леса стоптали, – подхватила тётка Настя.
То ли накаркали старухи, то ли сказалась засушливая весна, только проплутав до полудня, мы не сыскали ни одного захудалого опёнка. Зато в Горонях насобирали корзину молочных поплавушек, а в Закамнях нащёлкали кузовок луговой земляники.
Увидав нас и следующей зарёй, бабы заудивлялись упорству и позавидовали отпуску. Связанные бакшой и хозяйством, деревенские не могли раньше нас поспеть в леса. Но возвращаясь домой, мы видели, как местные любопытничают и заглядывают к нам в кошёлки: не опёнки ли несём? Не понятно почему, опята ценятся здесь выше, чем все остальные грибы. Даже боровики ничего не значат по сравнению с ними.
Каждое утро мы отправлялись за околицу, а соседки с издёвкой хихикали вслед.
– Скоро уж осенские пойдут, а они всё ржаные дожидаются!
– Места надоть знать. Мой Фомич вчёрась цельную плетуху припёр. Всю ноченьку провозилися, умаялися с ими.
Мы только усмехались. Знали, что отец с Фомичём весь день качали в нашем саду под китайкой мёд. Только к вечеру, наугощавшись, дед спровадился домой. Аксинья, наверно, по ветхости памяти позабыла, что Фомич принёс ей в подарок от нас трёхлитровую банку мёду.
Зудение соседок начинало надоедать. Уже неловко стало проходить без опят вдоль хутора. Да и азарт разбирал, хотелось первыми наткнуться на ржанки.
Пару дней назад в Плоцком нас отхватил такой ливень, что теперь наверняка грибы пойдут вовсю. И отправились мы перед отъездом за опятами.
Лужи на просёлке подсыхали. Земля набухла, пропиталась тёплым дождём. Над поймой курились тонкие струйки марева. Пахло цветущими травами. Конский щавель, заполонивший приречные луговины, вымахал после дождя чуть ли не в человеческий рост. Коричнево-рыжие метёлки преграждали путь, хлестали по груди. Тянуло так вкусно донником, что густой от испарений воздух казался молодым мёдом.
Мы пробирались сквозь сенокосы: то тонули в низинах, то поднимались на пригорки. Стайка корольков, преследовавшая нас от Стешкиной лощины, мельтешила над колосящимися травами, задевая их чёрно-рыжими крылышками. От подорожников и овсяниц поднимались кремовые облачка. Тяжёлые шмели падали с лёту на колокольчики, забирались в их глубокие рыльца и через секунду, неуклюже пятясь и ворча, срывались снова и снова в головокружительный полёт. Невидимки-кузнечики свирчели так, что звенело в голове. Поначалу показалось, несметное количество скрипачей никак не могут настроить свои инструменты, и оттого вокруг такая дикая какофония, но прислушались: звучала дивная стройная мелодия, гимн лету и солнцу.
Из леса, словно из отчего дома, дохнуло родными запахами. Под музыку кузнечиков запели птицы, зашелестела листва.
Неожиданно навстречу из зарослей вышел Фомич.
– Как грибочки? – полюбопытствовали мы, заглядывая в дедову корзину. – Проявились?
Какой же грибник не любит похвастаться находкой? Фомич поставил перед нами плетушку. Мы так и ахнули. Под самый верх – ядрёные ложные опята.
– Это для кого ж такая вкуснятина? Кого вы так любите? – поинтересовались мы осторожно.
Дед уселся на пенёк, снял ходоки, скрутил цигарку. И только потом пояснил.
– Стряпать надо уметь. Не пробовал только бледную поганку. И то только потому, что от её ядовистости не изобрели спасения. А остальные грибочки, все как есть, съедобные. Самолично проверял. Бабка моя противится, нос воротит. Мол, ишь чего удумал старый, отравить хочешь! А я грибки-то отварю, луковку в чугун кину. Коли не посинеет, тады и яду в ей нету. Продукт наипервейший, – дед кивнул на ложники. – А со сметанкой любой гриб ску-уснай! Похлёбочка – и мясного бульонцу не надобно!
– А как же, дедунь, с мухоморами?
– Лоси едят, белки тожить не отказываются, точно знаю. Но меня пока что оторопь берёт. Ну, как всё ж таки траванусь? До больнички далёко, не поспеют. Правда, настойкой самогонной на этих красавцах пятнистых и себя, и бабку от радикулита пользую. Аксинье-то невдомёк, что на мухоморах, – хихикнул Фомич. – Бересты вот наколупал. Настёнке туесок сплету. Малины-то! Малины нынче!
– Так у нас её отродясь не водилось?
– Раньше не примечали. А вот кой уж год подряд таскают бабоньки с Плоцкого. Видать, птицы с Дмитровских лесов занесли. Рассеялась! Даже жёлтая кой-где встречается, куды слаще розовой.
Фомич ушёл, а мы припомнили, что не раз выручал он деревенских своими настоями. Знали бы, на чём он их варганит!
…Шли лесом, добрели до осинника. Сквозь густой папоротник ничего не разглядеть. А присядешь – вот они, родимые! На одном месте полкорзины подосиновиков нарезали. Крепкие, сбитые, красноголовые, один к одному. Душа возрадовалась. Но в эту пору даже боровики – не находка. Главная добыча – ржаные опята.
Измаялись, но напороли по корзине подберёзовиков да подосиновиков, по парочке белых. Уселись передохнуть на валежник. Любовались миром, ожившим после дождя. Листва пропиталась влагой и уже не казалась утомлённо-блёклой, а отливала ярко-изумрудными оттенками. Вся растительность в бору тянулась к свету. Травы славливали малейшую капельку солнца, упущенную кустами крушинника, бересклета и орешника. А выше господствовали вековые берёзы, осины да сосны. Взгляд невольно устремлялся к их кронам.
Боже мой! Какое чудо! На высоченной берёзе выросло несколько колец опят. Сосчитали: одно, два, три… шесть! Ствол совершенно гладкий, не взобраться. Натаскали сучьев и добрались до третьего яруса. Сорвали молоденькие, полураскрывшиеся опята. А три верхних кольца оставили на семена, птицам, лесу. Оглянулись по сторонам и только тут заметили: почти на всех берёзах красовались опёнки. Карабкались по стволам, словно альпинисты.
Высыпали в папоротник «неважнецкие» грибы (может, придём за ними после обеда) и в полчаса набрали первосортных ржаных опят. Кремовые, в веснушках, с изящной оборочкой. В гранках – до десяти штук! Что ещё нужно для счастья грибнику?
У калитки столкнулись с Аксиньей. Мол, забегала узнать, не слышно ли дожжа назавтри. Мы-то знаем, нас дожидалась.
Старуха всплеснула руками, когда на веранде расстелили клеёнку и высыпали, чтоб не сгорелись, опята. От них дохнуло лесом, дождём, берёзовой смолкой.
– А мой-то опять поганок надрал, – вздохнула Аксинья и посмотрела на нас с уважением. С этого дня деревенские не подковыривали нас. Наверно, Аксинья в тот же вечер разнесла слух о нашей удаче по всему хутору.
