4 января 2022
Рецензия на книгу: Стивен Хёрд Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев(Stephen Heard. Charles Darwin’s Barnacle and David Bowie’s Spider: How Scientific Names Celebrate Adventurers, Heroes, and Even a Few Scoundrels) ИЗДАТЕЛЬСТВО «АЛЬПИНА НОН-ФИКШН», 2021
Карл Линней, 1707–78, создатель единой системы классификации растительного и животного мира. Образцом для этого портрета кисти голландского художника XIX века Хендрика Холландера (Hendrik Hollander) послужил прижизненный портрет, написанный Мартином Хоффманом (Martin Hoffman) в 1737 году. Тридцатилетний Линней изображен в традиционном саамском костюме, с бубном и другими атрибутами, привезенными им из лапландской экспедиции 1732 года. В руке он держит свое любимое растение — линнею северную. Фото из Википедии
Сочинение названий — незаметная разновидность научного творчества. Оно неоднородное и подчиняется разным правилам. В астрономии правила строгие, космические объекты получают имена скучные, как сгенерированные машиной пароли: TrES-5, PNV J13544700. В минералогии вольностей больше, минералы обычно называют коротким именем в честь человека или местонахождения.
Всё это не идет ни в какое сравнение с биологией, где имена состоят из двух слов и могут быть чем угодно — от лозунга до бессмыслицы. Бурное творчество здесь продолжается уже триста лет, с тех пор как гениальный швед Карл Линней предложил правила для биологических имен. За эти годы ботаники, зоологи, микологи, микробиологи сочинили не менее полутора миллионов названий — и это только верхушка айсберга. По некоторым подсчетам, на Земле обитает в сто раз больше организмов: около ста миллионов видов. Впрочем, и это лишь верхушка айсберга. Были еще вымершие растения, животные, грибы (эти, впрочем, сохранились в геологической летописи из рук вон плохо) — все они составляют 99% биоразнообразия в сравнении с нынешним одним процентом живых организмов. Иными словами, число населявших планету видов практически бесконечно. И все они нуждаются в именах.
Каждое название, придуманное биологом для объекта своего изучения, — маленький акт творчества. Обычно вполне скучный и формальный. В названиях обычно отражается какой-нибудь признак объекта: «большой» или «маленький», «длинный» или «короткий», география распространения или другие важные для организма особенности.
Но и экзотики среди полутора миллионов названий хватает. Есть названия в честь богов, демонов, сказочных персонажей. Есть названия курьезные и экзотические. Вот жук, чье имя пародирует фразу Цезаря «И ты, Брут?»: Ytu brutus. А вот жужелицы из рода Agra, чьи название читаются почти как «абракадабра» и «агорафобия»: Agra cadabra, Agra phobia. Есть названия анекдотичные, придуманные для веселья. В 1983 году отечественный палеонтолог М. Ф. Ивахненко назвал вымершую ящерицеподобную парарептилию микрофоном (Microphon), якобы от названия «проколофон» и частицы «микро». Потом он не упускал случая заметить, что название вызывает «телефонно-телеграфные ассоциации», и говорил, что следующего проколофона можно бы назвать «мегафоном».
За триста лет истории современной биологической номенклатуры случилось немало курьезов, связанных с названиями животных и растений. Например, за мегалозавром чуть было не закрепилось название Scrotum humanum («человеческая мошонка»). Описание нижней части огромной бедренной кости неизвестного животного впервые появилось в книге Роберта Плота (Robert Plot) «Естественная история Оксфордшира» в 1677 году. Спустя почти столетие, в 1763-м, в 5-м томе «Системы естественной истории» Ричарда Брукса (Richard Brookes) она была идентифицирована как кость динозавра и при этом (за внешнее сходство) получила свое латинское название — есть мнение, что не от самого Брукса, а от иллюстратора. Это было одно из первых формальных латинских названий; как и положено по Линнею, оно состояло из двух частей. Кость (которая к тому времени была уже утрачена) получалась гаплотипом нового вида. Но как-то неудобное приоритетное название «замяли», и мегалозавр остался мегалозавром. Фото из Википедии
Названия в биологии — прекрасная тема для изучения. Но ими мало кто занимается. На русском языке таких книг, по сути, нет — если не брать в расчет справочники вроде «Имена отечественных геологов в палеонтологических названиях» и учебные пособия вроде «Латинские названия животных и растений». На английском их тоже немного.
Причина равнодушия исследователей к столь восхитительному материалу решительно непонятна. Про географические или астрономические названия пишут много и часто, а вот биологии похвастать нечем.
Экзотическая тема имен в биологии недавно привлекла внимание канадского профессора Стивена Хёрда. Он собрал занимательные истории о том, как животных и растения называли в честь реальных людей, начиная от безвестных собирателей жуков и заканчивая императорами.
Книга начинается с общих глав о том, как устроена биологическая номенклатура, как она появилась и каким правилам подчиняется: бинарные названия, Линней, кодексы, синонимия — четко, бодро и по делу. А вот дальше начинается странное.
Перейдя к личностям, Хёрд быстро теряет объективность и пересыпает рассказы своими рассуждениями о том, кто достоен чести дать животному имя, кто нет — и почему. Рассуждения удивительны. По соседству с Гитлером (жужелица Anophthalmus hitleri) вдруг появляется создатель сравнительной анатомии, отец палеонтологии, один из величайших умов в истории и, по Хёрду, сомнительная личность — Жорж Кювье. Почему? Потому что он придерживался расистских взглядов.
А вот сам создатель биологической номенклатуры Карл Линней. По Хёрду, тоже личность скандальная: эгоист и нарцисс. Самое странное, что объяснений Хёрд почти нигде не приводит и предпочитает «стилистические доказательства», то есть попросту обвиняет и жжет глаголом.
Особенно подробно Хёрд излагает историю, будто Линней сам назвал растение в свою честь. Хёрд при этом упоминает, что обвинение было брошено биографами «вскользь» и без доказательств, но тут же сам пишет: отсутствие доказательств в данном случае ни о чём не говорит, и обвинение Линнея в эгоизме, «скорее всего, правдиво», потому что тот «славился тщеславием».
Чашка и блюдце с изображением линнеи северной (Linnea borealis) из сервиза, заказанного для Карла Линнея в Китае около 1755 года; Музей Восточной Азии, Стокгольм, фото из Википедии. Линнея — любимый цветок Карла Линнея, который он называл planta nostra («наше растение») и изобразил на своем гербе, когда получил дворянство. Ранее это растение называлось Campanula serpyllifolia («колокольчик ползучелистный»). Род Linnea был переименован в честь Линнея его сподвижником, голландским ботаником Яном Гроновиусом — тогда, на самой заре современной биологической систематики, такое было еще возможно
И в довесок — живописная картина, как Линней подписывает своим именем название растения: «Нетрудно представить себе Линнея, который во время написания этих строк жмурится от удовольствия и радуется, как ловко он всё подстроил, чтобы любимое растение носило его имя».
Каждый судит о других в меру своей испорченности, и в строчках про Линнея, думается, Хёрд дал собственный портрет, как он жмурится от удовольствия, радуясь, что ловко всё «доказал».
В честь итальянского диктатора Бенито Муссолини была названа произрастающая в Ливии ежевика Rubus mussolinii. После падения режима вид свели в синонимы к обычной европейской Rubus ulmifolius. История могла бы стать прекрасным сюжетом не только для научно-популярной книги по истории или биологии, но и для художественного романа. Но увы, такие символические темы Хёрд рассматривает бегло и с неизменным осуждением, не видя в них драмы и исторического значения.
Названия, данные в честь людей, конечно, не раз оказывались неудобными и неловкими. Но задача историка — не судить, а излагать факты. Хёрд предпочитает позу проповедника и без труда выискивает в людях что-нибудь неприглядное.
В честь музыканта, «отца соула» Джеймса Брауна назвали клеща — Funkotriplogynium iagobadius (jago = Джеймс, badius = коричневый, то есть «Браун»). Хёрд возмущается, что авторы закрыли глаза на то, что Браун избивал детей и жену!
Приматолог Дайана Фосси вроде бы была вполне достойным ученым, но если приглядеться, то не совсем: «Судя по тому, что о ней рассказывают, сама она была весьма неприятной личностью — упрямой, резкой, вспыльчивой, подозрительной, иногда жестокой и, вполне возможно, придерживалась расистских взглядов»…
А вот мотылек, названный в честь Дональда Трампа, — Neopalpa donaldtrumpi. Автор описания указал ключевую особенность: вид отличается от родственных небольшими гениталиями. Для насекомых, у которых гениталии служат ключом к определению вида, это обычный формальный признак. Но Хёрд видит здесь «самый верный признак неприязни» автора к Трампу: мол, автор хихикал над размерами его мужского достоинства. Хотя сам автор описания такие обвинения давно опроверг.
Подобное передергивание фактов, приписывание мыслей и навешивание ярлыков встречается в книге на каждом шагу. Читать это странно и даже как-то неловко, хотя сам Хёрд считает свои размышления забавными. В одном месте он пишет — конечно, применительно к другим — про «тайные удовольствия от порицания». Но «порицаний» в книге так много, что не остается сомнений, что Хёрд и сам знает толк в таких удовольствиях, и читателя приглашает их испытать.
Претензии Хёрда к людям укладываются в клише современной западной культуры: он обрушивает свой гнев на колониализм, расовое неравноправие, притеснения сексуальных меньшинств, доминирование европейских мужчин в науке и доминирование европейской науки вообще.
И если с полутора миллионами существующих имен уже ничего не поделаешь, то новые названия стоит сочинять аккуратно и толерантно. Хёрд дает советы, как это делать. Например, можно называть каких-нибудь жуков или цветы в честь героев малых народов (это «не решит всех мировых постколониальных проблем, но даже маленькие шаги тоже приближают к цели»). Еще хорошо поддерживать названиями животных сексуальные меньшинства. Одна из немногих восторженных страниц книги Хёрда — про улитку, названную в честь однополых браков (Aegista diversifamilia).
Названия будущего, по Хёрду, должны быть витриной политкорректности и терпимости. Новоназванные жуки, червяки и пингвины будут пропагандировать обновлённые нормы европейской культуры.
Ну а как насчет того, что не стоит смешивать науку и политику? У Хёрда есть ответ: наименование вида в честь, например, сексуальных меньшинств не должно никого возмущать, потому что «это просто название», «оно говорит не о том, как устроен мир природы, а о том, как должен быть устроен человеческий мир!»
Постойте, постойте… Получается, правильную политику и идеологию в биологию впускать можно? Главное — не пускать неправильную? И вот здесь, пожалуй, стоит опустить занавес. Додумай, читатель, сам.
https://elementy.ru/bookclub/review/5274205/Imennye_zhivotnye_i_rasteniya
